
О том, что наша система образования самая сильная, мы слышали. А еще слышали, что при любой финансовой возможности молодежь предпочитает обучение за границей. «Большой» собрал круглый стол, чтобы разобраться, что не так и как сделать, чтобы после школ и университетов выходили по-настоящему умные и думающие люди.
Действующие лица:
Лидия Михеева (далее — Л.М.) — социолог, исследователь визуальной культуры, преподаватель «Европейского колледжа Liberal Arts в Беларуси» (ECLAB).
Ольга Губская (далее — О.Г.) — журналист, преподаватель Белорусского государственного экономического университета (БГЭУ).
Лев Новоженов (далее — Л.Н.) — телеведущий, преподаватель Московского института телевидения и радиовещания «Останкино»
— Как следует относиться к образованию?
О.Г.: Как к человеческой необходимости.
Л.Н.: И нужно понимать, что образование нельзя получить — его можно только взять.
Образование ценно само по себе, а не только как какой-то инструмент заработка. Это удовольствие — такое же, как секс и еда. Можно увидеть и восьмидесятилетних людей, которые получают образование. Казалось бы: им уже в гроб пора! Но нет, они получают удовольствие, развиваются. Это прекрасно, а не какая-то тягота в духе армии или тюрьмы.
— Насколько сегодня сохраняются проявления советской системы образования?
О.Г.: Наверное, советская система остается в делении среднего образования: младшая, средняя и старшая школа. Безусловно, остаются и те же принципы обучения. У нас бумажные учебники, стандартная проверка домашних заданий… Наверное, в этом ничего не изменилось. Никаких нововведений в системе среднего образования, в которой я работала немалое количество лет, нет.
Когда преподавателям сегодня говорят, что нужно работать в соответствии с духом времени, это воспринимается как указание на использование ТСО (технических средств обучения. — Прим. «Большого»): нужно задавать детям делать презентации, вставлять в компьютер флешку и нажимать на кнопочки. Моя дочь сейчас учится в четвертом классе, но уже в третьем ей стали задавать делать презентации. Современно? Наверное, но это задание для родителей! В чем тогда его суть? Мы занимаемся коллекционированием слов, а не изучением жизни. Не отрицаю, что есть дети, справляющиеся с таким заданием самостоятельно. Но это тоже не пример для подражания. У малышей стремительно падает зрение, развивается «облачное мышление», сужается фокус восприятия информации. Скоро мы не сможем говорить с нашими детьми «на одном языке».
Л.М.: Мне кажется, то, что какие-то элементы советского образования остаются сегодня, не только не негативно, но и хорошо. Все же советская школа давала некоторое комплексное знание о мире, в том числе хорошую естественно-научную базу. Там задавался достаточно большой «коридор» знаний, который позже можно было самостоятельно продолжать заполнять. Эта система в постсоветских странах остается и сегодня, но постепенно ее проявлений становится все меньше и меньше. В Беларуси, например, в один курс объединяют физику и астрономию. У детей появляются пробелы даже в знаниях о том, что вокруг чего вращается в космосе.
— При всех плюсах советской системы среднего образования, немало детей в Беларуси поступает в университеты с крайне низким уровнем знаний. Доходит до того, что Евгения Онегина они считают писателем.
О.Г.: Я скажу больше: попросила своих студентов написать ассоциацию со словом «Мольер». Ответы были следующие: элемент штор, сорт кукурузы или художник. А почему у нас в школах не преподают мировую литературу? Даже для русской и белорусской литератур часы сокращают. Почему? Потому что они увеличивают количество часов занятий физкультуры! Мы растим физкультурников.
— И что же делать?
О.Г.: Очень хорошо об этом сказала завуч гимназии, в которой учится моя дочь: «Работаешь в школе, общаешься с педагогами — прекрасные, думающие люди! Они видят, где пробелы в знаниях у учеников, чего им не хватает. Общаешься на уровне комитетов по образованию — они тоже все понимают. Но им надо выполнить указания сверху. Где заканчивается здравый смысл и начинается безумие? Непонятно».
Л.Н.: Я знаком с постсоветской средней школой благодаря своей дочери. Она ее, мягко скажем, не любила. Были впоследствии даже сомнения в том, отдавать ли внучку в школу. Имелись варианты — домашнее обучение и последующие экзамены на аттестат. Но ведь образование — это не только уроки, а еще и социализация, общение с себе подобными.
С дочерью же моей была сложная история. В конце концов она эту школу оставила и заканчивала ее экстерном. Потом мы ее отправили учиться в Англию — через год попросилась назад, в Россию. Пошла в Высшую школу графического дизайна, но и там не задержалась. Ушла на юридический факультет МГУ, где ее тоже хватило на год. Потом снова сдала экзамены, на этот раз на искусствоведа. А сейчас преподает в Школе Родченко и РГГУ, писала в журналах «Афиша» и «Артхроника», ее статьи появляются на сайте Colta.ru.
О.Г.: И школу, так сказать, «полноценно» она не заканчивала при этом.
Л.Н.: А я, честно говоря, всегда учился плохо. И вот как-то наш школьный журнал шестого класса попал в Музей образования в Москве. Я как посмотрел — глаза на лоб полезли: у нас в классе были одни тройки, ничего выше! Но ладно я, так и мой одноклассник, Саша Минкин, известный ныне журналист, был с такими же оценками! И тут я подумал, что, наверное, наша школа была нацелена не на поощрение оценкой, а на совершенно обратные вещи. Может быть, целью ее было выработать некие комплексы неполноценности, дабы подстегнуть какое-то рвение к учебе.
А сейчас читаю то, что пишет моя дочь об искусстве: это же такой снобизм, который понять может от силы человек пятнадцать! Иногда, конечно, бывает что-то и для толпы. И я вот думал: откуда у моей дочери такие способности к аналитике? У меня очень образованная жена — у нее знаний куда больше, чем у меня. Наверное, от нее и дочери передалось. Мне кажется, что семья должна быть продолжением школы, что это необходимо.
Еще, конечно, повлияло недолгое обучение за рубежом. Там ведь используются сократические методы — то есть, скажем, какое-нибудь литературное произведение они разбирают до последнего «винтика». При этом знания получают при общении с преподавателем, а не сидя за партой в аудитории. Вам не должны знания вложить в голову — вы их должны сформулировать для себя.
Мне кажется не очень верной оценка преподавателя по тому, как он выглядит и сколько зарабатывает.
— Вы вот, кстати, упоминали про брошенную дочкой английскую школу. И это при том, что есть расхожее мнение, будто за границей образование по умолчанию лучше, чем у нас.
Л.Н.: Более того, моя дочь могла после этой школы без проблем поступить и в уважаемый колледж. Сейчас разговариваю с друзьями и слышу о том, что чьи-то дети учатся в Германии или Америке. А моя в итоге заканчивала московский вуз. Но мне было очень приятно узнать, что МГУ вошел в список 120 лучших университетов мира.
В своей преподавательской деятельности я работал не только с молодыми, но и с теми, у кого уже было высшее образование. Высшей школы экономики, например. Но в них я каких-то следов образования не замечал.
При этом у меня есть друг — профессор, доктор физических наук, который в свое время оканчивал вечернюю школу, в которую был вынужден ходить из-за того, что уже работал где-то. То ли в конструкторском бюро, то ли еще где.
— Может быть, дело в отсутствии мотивации у многих? С ней — да, всегда есть шанс стать и профессором. Но как без нее? Многие думают, что им обязаны дать какие-то знания, а потом и диплом. Стремления нет к знаниям.
Л.М.: Если мы скажем, что всеобщее обучение не нужно, то это будет антигуманно. Это ставит палки в колеса каждому, кто хочет чего-то достичь и добиться в жизни.
— Я скорее про мнение общества о том, что у каждого должен быть диплом о высшем образовании. Возможность, конечно, давать нужно всем. Но при этом как-то стараться, чтобы образование получали те, кто действительно этого хочет.
Л.М.: Это вопрос скорее общественного мнения, а не внутреннего устройства системы образования. Последняя должна давать возможности, а вот общество и рынок труда должны более гибко относиться к тем людям, которых берут на работу.
Сейчас те, кто берет на работу филологов, философов, социологов — то есть людей с гуманитарным образованием, зачастую даже не смотрят на то, что же у человека написано в дипломе. Только на конкретные практические навыки.
Л.Н.: Диплом не дает представления о человеке. Нам с Дмитрием Дибровым как-то надо было набрать людей в проект. Но что делать? Не будем же мы их сразу брать на работу, а то потом вдруг окажется, что они — никудышные профессионалы. Мы поступали так: человек приходил, мы его сажали за компьютер и давали тестовое задание. Так и отбирали. А на дипломы даже не смотрели.
О.Г.: Вообще мне кажется, что нужно развивать гуманитарный компонент в системе среднего образования. Искренне не понимаю, зачем архисложная математика или физика в школе. Школа должна дать среднее представление об искусстве, истории, литературе, математике, химии и физике. А дальше, когда человек уже понимает, кем он хочет быть, — тогда его и надо грузить сложными вещами.
Я смотрю на детей своих друзей, которые заканчивали гимназии. Я им писала школьные сочинения: они просто не успевали! У них много заданий по математике, физике, химии — где там найти время на литературу! Однажды меня попросили проверить сочинение по Булгакову. Тема впечатлила своей глубиной: «Роль света и тени в романе «Мастер и Маргарита». У меня сразу возникает вопрос к учителю: а что бы вы сами написали по этой теме, изучая произведение несколько часов? Когда я даю студентам задание — у меня есть какой-то пример, как бы я это сделала.
— Я тоже за то, чтобы расширять гуманитарный блок в школах. В той же Северной Европе в школах уже дают какие-то азы, скажем, философии и социологии. Но нужно ли так делать у нас, если сами учащиеся часто не заинтересованы?
Л.М.: Мне кажется, ученики не заинтересованы потому, что методы, которыми их спрашивают, достаточно репрессивные. От учащихся ждут каких-то «правильных ответов». Дети не чувствуют, что кто-то хочет услышать их мнение.
Лев Юрьевич говорил о том, как это делается в западным вузах и школах. С учениками проговаривают нюансы, слушают их интерпретации. Человек чувствует, что он важен как мыслящее существо. Ему начинает быть интересна та проблематика. Неважно, литературное произведение или событие в истории. Все, к чему он может как-то относиться. Если бы так работали и у нас, многое было бы по-другому. Это ведь даже не содержательный, а методологический вопрос. Вопрос не в том, какие произведения читать, а как это делать, как подключать человека к диалогу. И он потом чувствует, что его уважают.
Существует еще момент создания дружественной атмосферы, в которой присутствует и конкуренция, и взаимопонимание, и сотрудничество. Этого нет в нашей системе образования. Там есть правила, догмы и распорядок. Достаточно вспомнить фильмы Валерии Гай Германики: она показывает дикость системы. О подростках никто даже не пытается заботиться и как-то регулировать их общение на основании каких-то продвинутых психологических методов. И тогда в подростках начинает вырываться все зверское, школа становится адом и каким-то обрядом инициации, который необходимо просто перетерпеть и прожить. Например, твои сверстники всегда тебя могут унизить, а педагог — не вступиться, потому что выполняет роль какой-то злобной училки, своего рода…
— Пастуха.
Л.М.: Да, пастуха. Педагог может «пасти» и наказывать.
В этой системе никто не будет пытаться урвать себе какие-то знания. Если бы и общество, и государство это наконец поняли…
О.Г.: Знаете, не люблю я этих взываний к обществу и государству. Нужно задавать все вопросы прежде всего себе. Скажем, учителя не должны говорить про то, что дети стали плохими, а думать, как можно им дать больше знаний. Но сегодня учитель становится марионеткой в руках системы, родителей и детей. Дети могут записать, как учитель кричит или чихает. Они это публикуют, и создается впечатление, что учитель на уроке ничего не делает, а только чихает и в носу ковыряет! Нет уважения к педагогу. Для меня в школе учитель был богом, а сегодня даже понятия субординации не существует.
Л.Н.: Сейчас появилась информация о том, что родители детей из Кремниевой долины отказываются от обучения их с помощью современных технологий. Дети пишут просто карандашами и ручками. Они ведь должны владеть примитивными навыками поиска и фиксирования информации! Сейчас ведь все нацелено на то, чтобы создавать приспособления настолько примитивные, чтобы ими могла пользоваться даже обезьяна. Обучать нужно другими способами.
О.Г.: Действительно, состоятельные и образованные люди понимают ущербность насаждения современных технологий детям. Все начинается с познания себя. Ведь прочитав рассказ Чехова, человек должен в первую очередь спросить у самого себя: что понравилось, что — нет. А что делают наши ученики? Идут в интернет и ищут рецензию на рассказ. Не слушают самих себя.
— Да, но и сама система не дает спросить себя. В школах пишут сочинения «Почему «Война и мир» — величайшее произведение Толстого». А что делать, скажем, если я не считаю этот роман величайшим? Что, если я таковым считаю ту же «Анну Каренину»?
О.Г.: Так и надо написать!
— Так потом двойку поставят.
Л.Н.: Проблема ведь уже в такой постановке. На вопросы с «почему» можно ответить просто: «потому что».
О.Г.: Я своим студентам всегда говорю: «Если вам не нравится мое задание или позиция, так и пишите». Чтобы прямо так тексты и начинали: мол, не согласны с такой-то мыслью, хотим представить свое видение. Более того, если ко мне приходят неподготовленные студенты, я их прошу красиво аргументировать, почему они не сделали задание. И им даже нравится готовить объяснения, я их пытаюсь заставить меня удивить и самим поразмышлять.
— Хорошо. Но часто и преподаватель не заинтересован в том, чтобы давать знания, стараться, слушать чужое мнение… Бывает такое, что педагог говорит: «Мне плевать на твое мнение, я кандидат наук, я лучше тебя все знаю».
Л.М.: Позвольте предположить, что тут дело не только в том, что человек — сноб с дипломом кандидата наук и считает себя самым умным. В принципе, в обществе не очень уважают людей науки — и кандидатов, и докторов наук. И их статус не подкреплен соответствующим достатком.
Все такие срывы на студентах — глубококомпенсаторны. Если у человека высокий статус, то он может пойти и открыться студенту. Как в западном вузе — там к преподавателю априори относятся с огромным уважением. И он готов пригласить к себе домой, усадить рядом за стол и так далее. У нас такого преподавателя не поймут. Вопрос именно в таком социальном статусе, который люди теряют в силу своих нищенских зарплат. Ну как можно уважать знания, которые тебе дает человек, на чью зарплату ты бы сам не хотел претендовать?
О.Г.: А почему вы видите в человеке зарплату, а не личность?
Л.М.: Я рассуждаю с точки зрения студента. Допустим, приходит человек изучать философию. И он уже находится в каком-то подспудном ужасе от того, что получит все знания от преподавателя, который, скажем, на праздничный новогодний ужин деньги собирает месяц! Реальная история, слышала ее недавно.
Ребенок приходит домой, ему хочется о чем-то рассказать или порассуждать, он думает о судьбе Анны Карениной, а там у мамы котлеты горят, ей некогда слушать.
— Вы имеете в виду, что студент приходит, видит профессора — вроде бы очень значимого в своей специальности человека, но при этом понимает, что заработать на жизнь тут нельзя. И сам студент больше не хочет развиваться в этом направлении.
Л.М.: Да. Студент думает: «Почему ты такой бедный, если ты такой умный?» или «Чему ты меня можешь научить кроме чистого и бесполезного знания?».
О.Г.: Студент приходит на факультет философии, чтобы получить соответствующие знания. Мне кажется не очень верной оценка преподавателя по тому, как он выглядит и сколько зарабатывает.
Л.Н.: Да и философия же учит, что можно быть и бедным, и счастливым одновременно.
Л.М.: Да, но если мы посмотрим на преподавателя философского факультета из Принстонского университета и из БГУ, то это два совершенно по-разному бедных человека.
— При этом из Принстона вряд ли выйдут люди с дипломами философов, но с абсолютным отсутствием представления о том, кто такой, скажем, Хайдеггер. А в Беларуси так бывает.
Л.Н.: Это очень странно, даже я его знаю. На том же Западе считается, что даже если ты из состоятельной семьи, то все равно должен поучиться — и пусть какой-нибудь философии, неважно. Исключительно для развития. Вообще ведь знания полезны, интересны. Как ты будешь, например, обольщать женщину…
Л.М.: Если ты не знаешь, кто такой Хайдеггер.
Л.Н.: Из любого образования может быть масса выгод.
О.Г.: Опять же, все запутались, кому в образовании кто и что должен. Должен ли педагог силой всаживать знания в ученика? Или как должна функционировать система образования? Нужно в этом разобраться.
— Я думаю, что на основе партнерства между всеми заинтересованными сторонами.
О.Г.: Конечно! В основе образования стоит личность, мы как педагоги не несем ответственности за полное воспитание личности. Ребенок приходит домой, ему хочется о чем-то рассказать или порассуждать, он думает о судьбе Анны Карениной, а там у мамы котлеты горят, ей некогда слушать. Это ведь неправильно. Образование должно продолжаться и дома, как было уже сказано!
— Как родители могут помочь продолжить дома образование студенту? Например, родители — инженеры, а ребенок учится на того же философа. Как дети будут говорить о том, в чем родители мало что понимают?
О.Г.: Надо создать коммуникативную ситуацию. Спросить, какие новости? Вы продолжайте себе жарить котлеты, но пусть ребенок выговаривается.
— Такой психоаналитический процесс. Знания надо рефлексировать.
Л.М.: Само по себе образование — психоаналитический процесс. Мне повезло: я преподавала в Европейском гуманитарном университете, сейчас — в «Европейском колледже». У меня есть возможности прийти на пару и спросить: о чем вы думаете, что вас волнует, как я могу попытаться вам помочь своими знаниями? Например, кого-то беспокоит война в Украине. Социологические знания могут помочь и здесь, и во многих других вопросах.
— Вот, например, у меня на первом курсе в рамках предмета «Естествознание» преподавалась общая теория систем. Однако нам никто не сказал, зачем она, а также насколько она важна на самом деле. Вместо этого говорили: вы должны выучить и сдать. Просто потому что должны. А до важности теории систем и до того, как ее можно применять, уже пришлось доходить самому.
О.Г.: Может, это тоже педагогический прием. Чтобы развить критическое мышление, чтобы вы сами до всего дошли.
Все преподаватели на самом деле — юмористы. Нужно иногда на педагога посмотреть как на человека, который вчера, возможно, сидел в баре и пил пиво.
Л.М.: Думаю, важно, когда и одна, и другая сторона способны друг друга спрашивать и отвечать на вопросы. Вы ведь тоже не спросили, зачем вам ОТС.
О.Г.: Еще один отголосок советской системы образования — все боятся задавать вопросы.
— Может, не хотят слышать в сотый раз ответ «потому что»?
Л.М.: Этот блок любознательности надо преодолевать всем. Нужно относиться к возможности получать знания как к настоящему удовольствию. Как к сексу или еде, это уже говорилось. Но ведь знания — это еще приятнее.
О.Г.: Без знания не может быть секса.
Л.Н.: И сексом нельзя заниматься постоянно, нужно же что-то делать в перерывах! Точно так же нельзя постоянно программировать, в паузах надо себя занять чем-то другим. Нужно найти какой-то способ объяснения человеку, чтобы он много лет спустя не раскаивался, что ему что-то не объяснили.
— Про методологию поговорили. А насколько мешает, например, государственное образование? Стандартизация? Скажем, в России вот единый учебник истории. Нет какого-то плюрализма.
О.Г.: Дополнительные знания можно получить и самому, если интересно. А база должна быть единой.
Л.Н.: Не решена проблема того, как лучше преподавать. Было много учебников по истории — все говорили, что это плохо. Сделали единый — тоже плохо. Это уже лежит в области педагогики, мы тут ничего не решим.
В принципе, университетское образование должно научить человека учиться самостоятельно. После университета ты можешь стать кем угодно, если умеешь получать знания сам.
О.Г.: Не стоит от образования ждать слишком многого. Оно дает базу.
Л.М.: Без государственного контроля у нас в образовании было бы все слишком сложно. Если высшее образование станет только частным, это будет деградация. Вопрос в другом: каковы наши страны? Есть ли гражданское общество, которое в той же России могло бы заявить: «Что вы делаете? Что это за единый учебник такой?»?
Проблема, как по мне, именно в гражданском обществе.
Л.Н.: Тоже верно. Что мы поняли сейчас в России в связи с санкциями? Что у нас нет ничего, кроме газа. Это ответ на то, какое у нас образование. Ничего делать сами так и не научились.
Еще один отголосок советской системы образования — все боятся задавать вопросы.
— Кстати, что делать с тем, что в учебных программах «режут» гуманитарный блок? Даже у гуманитарных специальностей выкидывают логику и оставляют больше физкультуры.
О.Г.: Студенты должны писать заявления, говорить об этом. Мне кажется, они обязаны принимать участие в системе обучения и составления программ.
Мы все должны вступать в диалог с государством по этому вопросу. А пока что мы его только ругаем и даже не пытаемся что-то конструктивное сказать.
Л.М.: Я работаю в учебном заведении, где собрались специалисты в сфере гуманитарного образования. Там студенты имеют и обязательные курсы, и что-то выбирают. Белорусское ученое сообщество тоже кое-что делает. Создают тот же Летучий университет, Белорусский Коллегиум, «Европейский колледж»… Эти люди восполняют зазоры в гуманитарном образовании в стране.
Знаю, что в России есть прекрасные вузы с отменными преподавателями — те же ВШЭ или РГГУ, но и они испытывают давление на себя со стороны системы. Часто репрессивное. Мы из подобной ситуации выходим путем создания независимых образовательных площадок.
— Что будет тогда, когда преподавать придут нынешние студенты педагогических? Туда сейчас поступить проще, чем в аграрный.
Л.М.: Возникнет еще больший раскол между элитарным образованием и всеобучем. Те, кто будет чувствовать свою потребность в лучшем образовании, пойдут и получат его.
Л.Н.: Или будет так, как в Швейцарии. У меня там знакомый не идет получать образование. Зачем ему? Он и так хорошо зарабатывает и всем доволен. Да и канавы ведь тоже нужно кому-то копать, а не только таджикам!
OOO «Высококачественные инженерные сети» осваивает новейшие технологии в строительстве инженерных сетей в Санкт-Петербурге. Начиная с 2007 года, наша компания успешно реализовала множество проектов в области строительства инженерных сетей: электрическое обеспечение, водоснабжение и газоснабжение. Более подробная информация на сайте: http://spbvis.ru/
Комментарии