«Два дня, одна ночь»: рубить капусту по-брюссельски

«Большой» смотрит бельгийский фильм про безработицу и разводит руками: «Да бросьте! Если уж в Моссовете…». А потом пробует разобраться, почему вопросы морали по-русски и по-французски звучат примерно одинаково.

Картина братьев Дарденн «Два дня, одна ночь» могла родиться из заметки какого-нибудь сердобольного белорусского медиа. Сандра работает в частной компании, которая производит солнечные батареи. Босс сокращает (простите, оптимизирует) расходы, как умеет: предлагает сотрудникам выбирать — или получить премию в тысячу евро, уволив Сандру, или оставить женщину на работе, но тогда — никаких денег. Все надежды страдающей от приступов депрессии женщины на то, что в понедельник будет шанс провести повторное голосование. В запасе — два дня и одна ночь, чтобы переубедить коллег.

Два дня, одна ночь

Кинематограф морального беспокойства — то, о чем Дарденны могут читать даже не отдельную лекцию — целый курс. В центре всех их историй — женщины на распутье, герои в моменте психологического излома и этического выбора. В «Розетте» это девушка, которая бьется за работу и готова ради нее пойти на любую подлость. В «Дитя» — молодая мать, беспечный любовник которой решает продать их ребенка. В недавней «Неизвестной» — врач, которая пытается установить личность погибшей, когда всем остальным на это попросту наплевать. По синопсисам сложно поверить, что действие происходит не в Набережных Челнах, а в цивилизованной буржуазной Бельгии. Но Дарденны не делят вопросы морали по географическому принципу.

Не только за универсальность, но и за открытия в киноязыке бельгийцев дважды награждали высшим фестивальным призом — «Золотой пальмовой ветвью» в Канне. В том числе и потому, что последний раз кинематограф так резко менял направление где-то во времена итальянского неореализма. На смену постмодернистскому пришло новое — гиперреалистичное кино, поднимающее экзистенциальные вопросы, дрейфующее в сторону христианского гуманизма. Или не пришло, застряв где-то в коридорах «Беларусьфильма». Но вот это как раз национальная история.

В «Двух днях, одной ночи» Дарденны продолжают всматриваться в людей, которые преуспевают в жизни за счет других. И если верить братьям, единственное, что способно остановить такой ход вещей — совесть. Сандра не просит о жалости, она взывает к совести: почему цена вашей премии — мое увольнение? Но когда речь идет о тысяче евро, малодушные бельгийские работяги считают с погрешностью. Впрочем, они ли одни?

По мере того как Сандра разговаривает со все новыми коллегами, Дарденны устраивают квест для самих зрителей, ставя перед ними те же вопросы морального выбора, которые чуть сложнее, чем «раф или флэт-уайт». Все бланки анонимны, вы только будьте честны сами с собой. В споре капитализма с человеческой солидарностью счет бывает каким угодно. Можно, конечно, кивать на начальника, но кому как не нам потом с этим счетом жить?

Два дня, одна ночь. Жан-Пьер и Люк Дарденн

Хождения по мукам от двери до двери — переломный момент в жизни Сандры. Если в самом начале фильма еще создается впечатление, что женщина борется против системы, то с каждой новой встречей понятно, что все-таки сама с собой. Внутренние демоны, страхи и слабости — то, что доведет Сандру до ручки. Но Дарденны не были бы верны себе, если бы не сказали пару слов про избавление. Что значит победа над системой, если на чаше весов — победа над собой. С другой битвой — сиюминутного материального и вечного — сложнее. Как тут расчехлять оружие, если премия — вещь расчетам поддающаяся, а совесть — нет.

Великим гуманистам Дарденнам неинтересны полутона. Из разговоров Сандры с коллегами мы понимаем, что никому из них эта тысяча евро не нужна критически, хотя кто-то доучивает сына, кому-то недостает на ремонт, другая только-только ушла от мужа и рассчитывает на эти деньги купить телевизор. Бельгийцы не ставят вопрос, кому деньги нужнее. Их интересует только одно: смогут ли герои поступить по совести, решить одно простое нравственное уравнение. Вынесет ли его решение приговор новому времени? Отдельно взятому человеку, пожалуй, да. А бельгийский у него паспорт или белорусский — уже не так важно.