Специалист по PR и известный блоггер Лена Стогова (помните же на уроках английского The Stogovs, My name is lena Stogova?..) вспоминает грустную слезовыжимательную историю о голубе и уверяет, что сила любви способна на чудеса.
Однажды, гуляя по центру одной европейской столицы, мы заметили голубя. Свежепогибшего.
Мы стояли на светофоре, а он лежал посреди улицы на пышном животе, закрыв глаза и распластав крыло-веер. Иногда серое тельце терялось из виду за спинами машин, и тогда его становилось вдвойне жалко.
Я понимала, что Ванечка это видит. Он понимал, что я это понимаю. Но я сделала рассеянный вид. И даже отвела глаза.
На переходе Ваня сочувственно косился на голубя, а через секунду затеребил мою руку. Из шеренги машин, притормозивших у загривка пешеходной зебры, выехала женщина лет восьмидесяти, ловко толкая двумя руками колеса достаточно громоздкой инвалидной коляски. Она была в очках, румяная, задорно-кучерявая, с двумя нитками жемчуга поверх мохерового свитера. А на коленях у нее лежала погибшая птица. Стремительно пересекая дорогу, она обогнула колесами бордюр и, аккуратно приподняв голубя двумя руками, переложила его на газон. Она кивала головой и что-то говорила ему, говорила… но безумие полуденного трафика уносило ее слова в прослойки серого.
Она наверняка была феей.
Сердце мое колотилось, как рыба-красноперка в сачке, а Ванечка сжал руку и попросил сока.
В кафе он скинул ботинки и, забравшись с ногами на диван, вдруг закрыл лицо и зарыдал. Плечи вздрагивали и со всхлипом опускались. Ничего не действовало: ни мои объятья, ни сок, ни кепочка с рожками, которую принесла ему официантка. Он расправлял на колене салфетку и плакал.
Внезапно дева в кружевном фартуке замерла, будто заклинил какой-то кукольный механизм, потом растеряно взглянула на меня — впервые! — и убежала. Ванечка вдохнул шлейф ее духов и расплылся в сопливой улыбке.
— Все, я не плакаю.
— Вот и умница.
Он выдохнул, скомкал салфетку и этим лохматым колобком стал вытирать себе щеки. Очень пафосно — двумя пальцами левой руки.
— Лё, понимаешь, у меня просто ножка болела.
— Какая ножка?
— Вот эта… Скажи мне. А гуля, ну та гуленька, помнишь, она полежит и полетит домой, да?!
— Да, Ваня, полежит, поест зернышек и полетит домой.
— К маленьким деткам своим, да? Давай отнесем гуле эту булочку. Идем же!
Сопротивляться было бесполезно — Ваня хотел на то самое место.
Но голубя не было.
Я торжествовала — так лучше. Лучше пусть не видит. Нет, нету нигде. Никаких мертвых птиц.
Тогда он остановился и стал напряженно смотреть вдаль. Нас огибали спешащие куда-то люди. Я крепче сжала Ванину ладонь — на всякий случай.
— Смотри, Лё, наша птичка!
В небе играл с ветром голубь: серым листом, неуверенной сердечной диаграммой, дельфином-афалиной.
Ваня махал голубю руками, а потом рогатой картонной кепкой. На запотевшем стекле такси рисовал каракули и говорил таксисту, что это — его гуленька.
Неделю назад я побывала в том самом городе спустя много лет. В какой-то момент мне вдруг стало так радостно, что хотелось улыбаться небу, запрокинув голову на диванчике террасы того самого кафе. В небе парил белый голубь.
Любовь и сострадание умеют воскрешать. Когда любишь, тот, кого уже нет, дает знак: «Все хорошо, посмотри же! Я рядом».
Комментарии