Яйцо пашот. Колонка Евгении Добровой

Моя средняя школа пришлась на восьмидесятые годы. Представьте, как в это время смотрелась учительница-смолянка.

Евгения Доброва Да-да, три четверти века назад Олимпия Петровна Погосад жила в Петрограде и училась в Институте благородных девиц, а теперь вот учила нас домоводству, которое отчего-то называлось «труды». Эдакая махонькая сухонькая старушенция, увешанная потемневшими серебряными брошами и кулонами. Про броши она говорила: «Эту малую парюру подарила мне Крупская». Мы уже знали, что парюра — от слова «пара», комплект из двух или трех одинаковых украшений, а малая — потому что бывает и большая.
Наша трудовичка была не совсем обычной училкой. Она пыталась преподавать с творческим уклоном. Свой курс Олимпия Петровна начала с сервировки. Мы сервировали парты алюминиевыми ложками и вилками из школьного буфета, а вместо ножей таскали из дома вязальные спицы. По мере усложнения заданий, когда приборов стало не хватать, Олимпия Петровна велела вырезать их из картона. Тарелки, чашки и бокалы мы тоже заменяли картонными кругляшками. На сервировку я извела все имевшиеся дома обувные коробки. Берешь в руки «вилку», а по черенку надпись: «сапоги мужские зимние, размер 45, полнота 8». Подслеповатая Погосад таких мелочей не замечала.

Потом пришло время осваивать кулинарию. В качестве разминки Погосад задала творческую домашнюю работу: взять из поваренной книги любой рецепт и приготовить по нему блюдо, а оценку пусть родители поставят.

Легко сказать, любой рецепт. Шел 1989 год. Сахар и крупу мы покупали по талонам. В свободной продаже в сельпо был только хлеб, кулинарный жир, панировочные сухари и березовый сок — трехлитровыми банками, как боеснарядами, продавщицы заставили все прилавки. Изредка родителям давали на работе заказы или завозили полуфабрикаты в буфет. За яйцами, творогом и молоком ходили в соседнюю деревню. Вот и весь рацион.

Этого Олимпия Петровна как-то не учла. Или просто забыла, какой сейчас год на дворе.
На трудах все разделились по парам, так легче было работать. Моей партнершей стала закадычная подружка Танька Капустнова. И вот мы сидели у нее на кухне и размышляли.
— У мамки есть книжка с рецептами, большая такая, — Танька ловко подцепила корешок и выудила с полки толстенный том, обернутый в голубую клеенку.

Ветхие, промасленные страницы едва не рассыпались в руках. О, там было много разных рецептов. Но осетрина паровая, студень из стерляди, поросенок холодный с хреном, крем-паштет из зелени с дичью, суп-пюре из спаржи, тельное из рыбы и даже чихиртма из баранины нам не годились.

— М-да… Хорошенькое дело стерлядь. Ты вообще пробовала что-нибудь из этого, а Тань?
— Не-а.
— Я тоже.

Мы долистали книгу почти до конца — впереди оставалась только глава «Блюда для больных ожирением, сахарным диабетом», — как вдруг глаза у Таньки засияли.
— Идея! Гляди: яйца пашот.

Действительно, отличная мысль. Для пашот почти ничего не надо, а рецепт очень простой. В небольшую кастрюлю налить пол-литра воды и, как только закипит, добавить соль и специи. Аккуратно выпустить яйца в кипящую воду и варить две минуты.

— Что ж, приступим. — Танька тюкнула яйцо ножом. С первого раза скорлупа не разбилась, только треснула.
— Сильнее бей, не бойся.

Танька занесла нож, подумала секунду, прицелилась и тюкнула еще раз. Яйцо растеклось у нее в руке, соскользнуло в кастрюльку, булькнуло и ушло на дно.
— Мы воду вскипятить забыли! — вдруг хлопнула по лбу Танька. — Надо было в кипяток разбивать. Какая же я дура!
— Больше нет яиц?
— Это последнее.
— Ладно, — сказала я. — Что мы теряем? Давай так варить. Может, еще получится.

Танька зажгла конфорку крошечной плиты «Лысьва», поставила наше сомнительное творение на огонь и накрыла крышкой кастрюлю. Через пять минут вода закипела. Мы заглянули под крышку. В кастрюльке весело бурлила пена, сбиваясь в мелкие белесые хлопья. Как будто там вымыли с мылом очень грязного человека.
Пробовать такое не хотелось. Мы молча смотрели на белую пену. И тут на кухню вошла Танькина мама. Она взглянула на поваренную книгу, разложенную посреди стола. Потом на кипящую кастрюлю. Потом на нас.

— Девочки, что это? — спросила она, заглянув в кастрюльку. — Татьяна?!
— Яйцо пашот, — пролепетала Танька. — По труду задавали.
— Как ты сказала — пашот? И как вам это блюдо? Уже попробовали?
— Нет, — мрачно ответила Танька.
— Так, — сказала Танькина мама. — Все ясно. А теперь будем делать, что я скажу. Под мойкой был лоток из-под гуляша… — Танька покорно полезла под раковину. — Нашла? Да нет, левее. За мусорным ведром. Давай его сюда.

Венгерский гуляш иногда давали в заказах, и наши мамы собирали пустые лотки под рассаду. Покопавшись, Танька выудила кюветку из кучи домашнего хлама.
— Держи крепче. Двумя руками.

И Танькина мама перелила наше варево в пластиковый судок.
— Забирайте свой деликатес. Что стоите, дуйте во двор, пока бабушка не увидела.
— Зачем?
— Мурке отдашь.

Мы двинулись к выходу, но тут Танька вспомнила самое главное.
— Мам, а ты что нам поставишь?
— Конечно, «пятерки». Какой может быть разговор. Всего одно яйцо угробили. Хорошо, печенку в морозилке не нашли. Я два часа за ней в буфете стояла.

Мурка жила в подвале нашего дома. Она была ничья, и все ее подкармливали. Оконце в подвал находилось под балконом вредного деда Прокопыча. Изо всех сил стараясь не шуметь, мы осторожно пробрались через палисадник, присели на корточки и поставили блюдо на землю.
— Кис-кис-кис! Мура, Мурочка! А что мы тебе принесли! Ты только попробуй!

Из оконца тянуло холодом, влажно пахло подвалом.
Мурки не было. Мы подождали еще пару минут и пошли.

— Гуляет где-то.
— Вечером съест, — утешила я подругу. — Знаешь, как они любят яйца!
— Ага, — сказала Танька. — Особенно пашот.

Текст: