Мы сидим в веселом хулиганском Кройцберге, в квартире минской журналистки и чикагского музыканта, хозяева в отъезде, мы — Бобик в гостях у Барбоса — разложили кожаный диван и притащили в постель текилу и чай. Я и Зураб. Встреча на Эльбе.
— Знаешь, ты как море, — говорит он, — теплое, ласковое, нежное море. Но я не понимаю, куда я плыву и зачем. В нем очень приятно, но вокруг только волны — ни берега, ни утеса… И куда в нем можно доплыть…
И тогда я наливаю рюмку и рассказываю.
— Однажды на Корфу мы с братом заплыли очень далеко в море.
Так далеко, что люди на берегу казались муравьями.
Так далеко, что уже исчезли звуки и сливались цвета.
Был штиль, море молчало.
Мы остановились — и вдруг услышали тишину. Передать ее словами невозможно. Она была космической. Разрывающей. Разносящей слух в клочья. Это была мать тишины.
Такого я не испытывала больше нигде и никогда. Ни до, ни после. Это было абсолютное ничто. Оно есть! И оно, это вселенское первородное ничто, всего в каком-то километре от шашлыков, шезлонгов и лонг-дринков. От койки, в которой ты спишь.
Зависнув двумя осторожными поплавками, какое-то время мы слушали это космическое безмолвие, а потом повернули обратно.
Это только кажется, что в морском заплыве нет цели. До другого берега не доплывешь, но можно доплыть до открытия.
Комментарии