Какой роскошный бред. Колонка Татьяны Замировской

В определенный момент я заметила что мы, жители нашей многострадальной страны, любим идентифицироваться через абсурд. Я и сама обожаю так делать. Когда пишешь сюрреалистичные рассказы, Минск — лучшее место для жизни и вдохновения. Вообще, это шикарный творческий манифест для презентации себя иностранцам: в нашей земельке «гаротнай» кругом бред, сюр и странное, поэтому описывать реальность можно только так. В какой-то момент я даже решила, что и в журналистике работаю в жанре документального сюрреализма — это когда описываешь все как есть, но по умолчанию исключаешь из ситуации нормальность, обыденность. Когда твоя оптика настроена на странное, все время находишься в поле «ненормы», и это помогает выживать и помнить о том, что так быть не должно.

Татьяна Замировская

Странно, но в последнее время я все чаще ощущаю некий внутренний блок, отключающий эту оптику. Да, мы росли на стихах Хармса и Введенского. Да, ужас и абсурд тоталитарной реальности можно описать только через магический реализм или абсурд. Мы все делали правильно: заимствовали у власти абсурд как метод и превращали его в творчество и смех. Помните плакат «Превед, милиционерчеги?». А табличку «Мусорок»? Мемефикация, высмеивание, карнавал — вот уже и не страшно, а смешно.

Возможно, застревать в этой парадигме не стоило — все меняется. Недавно я с ужасом заметила: не могу больше. Фиг знает почему. Надоело идентифицироваться через странность и абсурд — что-то в этом есть от вынужденной самоэкзотизации страны. Возможно, дело в двухлетнем опыте жизни за пределами родины? Вот я вижу репортаж известной журналистки Сабры Айрес про «Центральный». «Про наш «Центральный» написали американцы», — сообщают коллеги в заметке. Не конкретная журналистка, которая освещала Майдан и пишет о политических событиях в Беларуси, а мифические американцы. Нас заметили! Кстати, после 25 марта Сабра написала новость на сайт LA Times — и это единственное американское издание, которое в тот же день выложило хоть что-то на главной странице, а не в рубрике «забытые богом регионы мира».

Я поймала себя на том, что делаю то же самое — в смысле «о нас написали американцы!». Мне нравится рассказывать о Беларуси как о прибежище абсурда и сюра. Я получаю удовольствие, когда с серьезным видом в кругу однокурсников разгоняю то, что выглядит в США чудовищной нелепицей: «Да, у нас ввели закон о тунеядцах, чтобы все, у кого нет работы, платили налог. Именно! Ты не можешь найти работу — и платишь налог. А потом платишь налог на налог, очевидно, потому, что если у тебя нет работы, ты не заработал этих денег на налог и должен объяснить, где ты их взял? Круто, правда?» Круто, да. Но это и есть самоэкзотизация: внимание, посмотрите, какой роскошный бред у нас происходит!

Но сейчас, кажется, везде бред. Я обожаю мысленно путешествовать в прошлое и сообщать в нем ошеломленным друзьям: привет, я из будущего, сейчас расскажу вам, что будет через десять лет (Крым, Донбасс, Трамп). Еще я люблю представлять, что меня и моих знакомых за что-то наказали и мы теперь находимся в той квантовой версии Вселенной, где происходят абсурдные, нелепейшие варианты из всех возможных. Ну или — что еще более вероятно — что происходящее в мире является дипломным проектом какого-нибудь существа высшей расы, который на нас, как на муравьях, изучает цикличность событий мировой истории и специально включает режим легкого безумия. Хотя, возможно, и существ никаких нет. Иногда я развлекаю себя тем, что рассматриваю на YouTube муравьиные «петли смерти» — это когда они по неясной причине закольцовываются, бегая по кругу. После этого шансов у них ноль: они умирают от голода, потому что никуда не прибегают в конце концов, а просто следуют за предыдущими. Кто-то развлекался тем, что подкладывал айфоны в муравейники, после чего муравчики послушно закольцовывались (электромагнитные поля). В одной из статей на эту тему биологи пишут: вообще-то муравьям в большинстве случаев даже айфон не нужен, чтобы закольцеваться в «петлю смерти».

Впрочем, рассказывать про «петли смерти» — это тоже искать во всем абсурд, странность, сюжеты из научной фантастики (сколько раз вы упоминаете Оруэлла или Хаксли, когда интерпретируете местные новости для иностранных гостей?). Но как удержаться? Вот я обнаруживаю себя на кухне с однокурсниками, которые мрачно беседуют о том, что может довести американца до убийства американского президента. Говорю: «Судя по историческим прецедентам, для этого достаточно прожить несколько лет в Минске. В смысле, вы не знали, что Ли Харви Освальд жил в Минске? Ну да, конечно. Он работал на заводе, который производил телевизоры «Горизонт». Собственно, первый, ну, не президент, а руководитель нашей независимой страны после распада СССР когда-то был учителем русского языка у Ли Харви Освальда, и вот…»

Татьяна Замировская: какой роскошный бред

«Чего-чего? — спрашивают у меня. — Освальд собирал в Минске телевизоры? Вашей страной правил человек, который учил его русскому? Это что?» — «А это Замировская, она у нас такой воспеватель абсурда». Такое, кажется, многие из нас слышат, когда начинают, немножко (совсем чуть-чуть, правда!) увлекаясь, рассказывать о том, как у нас все устроено. Формат «это Беларусь, детка!». Да, у нас все так! Карнавал, абсурд, безумие, Кафка, Оруэлл, Хармс. Мы поэтому такие особенные, а не просто так понаехали. Мы вестники странного дикого мира, и наши писатели (особенно работающие в жанре дистопического мета-фикшна), описывая какие-нибудь жуткие новости, вполне позволяют себе фразы в духе «это похоже на мои рассказы» или «теперь не говорите, что то, что я написал, —преувеличение». Вроде бы я тоже так делаю. Мы выросли в искаженном пространстве, поэтому создаем искажение. Это как миф о маленькой стране: Беларусь как «маленькая страна в центре Европы». Вам смешно, а я совсем недавно видела один журнал про дружбу Америки и Беларуси, и там снова всплыла европейская страна-малютка. Когда я мем, я глух и нем.

Теперь я понимаю, что мне не очень нравится видеть себя со стороны в роли человека, рассказывающего о том, как у нас Кафка стал былью. Как будто бы абсурд закончился как эра. Сюрреализм не нужен — мы можем противостоять ему документальностью. С другой стороны, если назвать вещи своими именами, не получится ли все то же искажение, отчужденность, безумие и сюрреалистическая каша? Как ни странно, нет, не получится. Попробуйте. В этом есть что-то от взросления, возможно, это даже и есть взросление.

Искаженность ситуации, в которой мы живем, историфицировалась до состояния реальности — жуткой, но не исчезающей, а потому достойной того, чтобы считаться точкой отсчета. Это мы сами — белый шум, искажение, странность. Но наша практика сюрреализации происходящего связана с тем, что это единственный языковой маркер, подчеркивающий изначальное положение о том, что так быть не должно, происходит неправильное.

Тем не менее когда практика адаптации к ужасу реальности окончательно превращается в мем и стереотип (заметьте, как часто мы, рассказывая о происходящем в стране, употребляем фразы «это абсурд», «происходит какой-то сюр», даже не задумываясь о значении этих слов), от нее нужно уходить, искать другой мем, формировать новые нейронные связи. Эти уже сформировались, абсурд не уйдет никуда, он стал частью нашего языка («так быть не должно» уже включено в него как данность), но он стал как бы закольцованной асфальтированной дорогой, муравьиные тревожные ралли по которой ничего не добавляют к ситуации. Нужны новые трактовки, новые ассоциации, новые способы говорить о нас, не подчеркивая абсурдность, но принимая ее за изначальную данность.

За 20 с лишним лет мы поняли: this is not surreal, this is real. И мне нравится, что совсем новенькое поколение, которому около этих вот 20 с лишним лет, уже не говорит, что это бред, безумие и абсурд, а прямо и четко заявляет: происходит то, чего быть не должно, и я с этим не соглашаюсь. А нам, поколению 30+, кажется, так и суждено остаться певцами абсурда. С другой стороны, у каждого поколения свои функции, и мы со своей худо-бедно, но справились. Заберите айфон, муравьи и без него будут бегать по кругу.