9 мая мой дед всегда сидел и плакал. Ничего не рассказывал: сидел и плакал. Кое-что мне потом удалось узнать: он был в партизанах, был приставлен к пушке, они попали в окружение, уходили по болоту, тащили пушку на себе. И орудие нельзя бросить — свои же расстреляют, и немцы догоняют.
9 мая мой дед всегда сидел и плакал. Ничего не рассказывал: сидел и плакал. Кое-что мне потом удалось узнать: он был в партизанах, был приставлен к пушке, они попали в окружение, уходили по болоту, тащили пушку на себе. И орудие нельзя бросить — свои же расстреляют, и немцы догоняют.
Это один из эпизодов, а сколько их было? Поэтому дед сидел, молчал, смотрел в окно и плакал.
Спустя какое-то время внук вырос, начал ездить, смотреть мир. И вот что лично я знаю о войне.
Когда подъезжаешь к Осетии на автомобиле, начинается «зона беспокойствия»: люди с автоматами на блокпостах. Пьяные полицейские за рулем машины в центре города — это считается нормально. Ведь совсем недавно здесь была война.
Когда мы ночью въезжали в Косово, нас остановили мальчики с оружием в руках. У них тряслись руки, они заметно нервничали, и пальцы дрожали на курках.
Это было неприятно: юноши — из миротворческих сил, нас приняли за террористов и очень нервно, жестко разговаривали на немецком. Могли бы и убить: что поделаешь, война.
В Приштине все словно опьянены кровью: красные флаги на зданиях, автобусах — везде.
В Белграде — разрушенные дома, следы американских самолетов.
В Сухуме было жутко: я наткнулся на целый грузинский поселок, вырезанный и сожженный во время войны. Остовы домов, скелеты автомобилей… Один дом остался целым, на нем было написано: «Дом занят абхазами. Не занимать!».
И это все — война. Я сам не был на войне. Но я видел последствия войны. Я видел коров, пасущихся на пляжах санаториев Сухума, я слишком много видел, чтобы поддерживать хоть одну из воюющих сторон.
Сейчас — взрываются каштаны, девчонки сняли зимние бушлаты. И хочется писать о любви, о том, что жизнь прекрасна. Но не могу.
Комментарии