Издатель Александр Иванов: «Заявить о себе можно довольно тихим образом…»

Вряд ли кто-то сможет поспорить с тем, что вклад Владимира Сорокина или Захара Прилепина в современную русскую литературу огромен. Однако ничего подобного бы не случилось, если бы не работа Александра Иванова в издательстве «Ad Marginem». В интервью «Большому» Александр Иванов рассказал о своем понимании сверхчеловека, описал атмосферу Минска и роль литературы в будущем.

— Есть мнение, что литература делает из человека — Человека. Согласны ли вы с этим?

— Я думаю, что в нынешней ситуации литература — это довольно консервативное медиа, которое уступает любому иному. Литература, скорее, является своеобразным напоминанием о предыдущем бэкграунде европейской цивилизации. Есть такой афоризм одного из братьев Гонкуров, который говорит, что если об эпохе не написан роман, то ее попросту не было. Сейчас бы я не осмелился так сказать. Я думаю, что литература в функции человекообразующего фактора скорее относится к середине XIX века. XX век уже дает нам совершенно другую функцию литературы: функцию поиска новых топологий, новых социальных практик. Литература в XX веке размыкается навстречу уже каким-то нелитературным практикам. Она пытается вступить в союзы с другими творческими формированиями. Мы в прошлом году издали роман британского автора Тома Маккарти «Когда я был настоящим». Маккарти параллельно литературной работе является представителем британского концептуализма. Он основал такое направление, как «некронавтика», то есть все, что связано с территорией мертвого. Они проводят странные акции, которые напоминают заседания советского политбюро. Этот роман — попытка синтеза литературы с современным искусством. По сюжету главный герой попадает в катастрофу и у него легкая амнезия. В центре внимания — утрата чувственного контакта с реальностью. Герой на условиях неразглашения условий катастрофы получает огромное количество денег. На них он нанимает менеджеров, актеров, строителей. Покупает огромный дом в Брикстоне (район Лондона — прим. «Большой») и пытается в этом доме восстановить все элементы своей прошлой жизни, вплоть до мелких деталей. Все это делается, чтобы восстановить прежний контакт с реальностью. Это роман-инсталляция, и связан он с современным искусством. Я говорю это к тому, что литература в одиночестве уже не справляется со своей функцией, только в союзе с другими практиками.

— А как обстоят дела с молодыми авторами на постсоветском пространстве? Есть ли новоявленные алмазы русской словесности сегодня?

— Ситуация довольно странная, и у нее нет однозначной оценки. Я могу сказать, что в последние годы практически всю территорию русской прозы заняли крупные корпорации. И если нам удавалось 5-6 лет назад открыть нового автора и сделать из него интересную многим фигуру, то с каждым годом это все сложнее. Авторы переходят в большие корпорации и там получают свой статус звезд. Данный статус довольно опасен для литературы, потому что «быть звездой» становится новой функцией для писателя. А быть звездой и быть писателем — это все-таки разные роли. Потому что Прилепин был, на мой взгляд, интересным писателем, пока он не стал звездой. В те времена он автоматически не попадал на обложки глянцевого журнала типа вашего. Сейчас он звезда и при этом пишет все хуже и хуже. Его последний роман «Черная обезьяна», как мне кажется, стал полным провалом. То же самое, но в более комичной форме происходит с Адольфычем. Он очень похож на героя фильма Чарли Чаплина — того здорового полицейского, что бьет героя Чаплина по голове, но сам все время оказывается в дураках. Связано это с его странным, самопровозглашенным статусом звезды и очень высокой самооценкой. Он вполне себе талантливый литератор, но его попытка надеть образ звезды комична. Вдвойне комично, что, на манер Пелевина, Адольфыч скрывает свое лицо, но, в отличие от Пелевина, он пытается при этом везде, где только можно, дать интервью и заявить о своем присутствии в поле русскоязычной литературы. Но его присутствие, по сути, очень скромное. Это скромный, хотя и не бесталанный голос. Звездность далеко не на пользу литературе. И подсадить на это «заболевание» очень просто. Многие авторы, в том числе и молодые, отказываются писать новые произведения. Тот же Елизаров, например, стал практикующим певцом, Садулаев больше себя находит в журналистской деятельности и даже политике. Лимонов, например, перешел на поэзию и недавно признался, что ему за автопортрет заплатили больше чем за книгу. Но в любом случае даже такая ситуация не исключает появление талантливых людей. Но их старт в литературе и их карьера крайне затруднена из-за плохой ситуации с книжным рынком.

— В свое время существовало опальное издательство «Ультра. Культура» покойного Ильи Кормильцева. В принципе, по своей тематике вы очень с ними похожи. А были ли у вас конфликты с теми, кому не нравятся издаваемые вами книги?

— Проблем не было, кроме истории десятилетней давности. Это я про наезд на Сорокина в 2002 году. А у Ильи были проблемы, потому что, в отличие от нас, он был профессиональный радикал. Илья был элементом своеобразного «бойцовского клуба». Как поэт и как человек он вырос на британской альтернативной культуре. А что такое ситуация «бойцовского клуба»? Это применение радикальных практик в качестве подготовки к нормальной менеджерской карьере. Вначале употребить все, что можно, а потом нормально пахать за хорошие деньги как менеджер. Я понимал радикализм иначе. На более интеллектуальный манер, как радикализм мыслей. Мы не были друзьями с Ильей, скорее, приятельствовали, и уж точно не были конкурентами. После его смерти издательство перешло в анабиоз, но сейчас молодые ребята, которые с ним работали, запустили проект заново и открыли издательства «Ультра. Культура.2.0» и «Кабинетный ученый», где сделали упор на более серьезную академическую литературу. Плюс ко всему ребята активно действуют в Интернете.

— В свое время поэт и писатель Ярослав Могутин говорил о том, что был бы рад, если бы за его книги даже в цивилизованных странах людей расстреливали. Должен ли писатель эпатировать и создавать скандал вокруг своей персоны?

— Могутин пытался быть и художником, и писателем. Он очень живая и яркая личность. Сказать, что он человек, который полностью реализовал себя, я не могу. Для меня не очень интересны формы его реализации, кроме как его работы в сфере радикальной журналистики. Что касается его писательского дара, то он довольно скромен. Все сегодня зависит от индивидуальности. Заявить о себе можно довольно тихим образом. В принципе, сегодня творит множество писателей, может, не очень раскрученных, но от этого не перестающих быть хорошими.

— Какой отпечаток в вашей жизни оставил Минск? Что есть особенного в нашем городе, чего нет в других?

— Артур Клинов, например, считает, что Минск — это въезд в советскую империю. Я так не думаю. Минск все время меняется, и становится менее важной его связь с советской культурой. В этом плане он близок к Вильнюсу. Это такой город, который все время стирает свою способность быть городом. Он хочет быть городом и одновременно немножко деревней. Я еще застал Минск, где дворы и кварталы были организованы, как небольшие деревеньки. Где вместе хоронили и праздновали. Но я думаю, что уже не застал ту атмосферу Минска, которая в нем была в довоенное время. Нельзя также забывать о том, что в послевоенное время здесь не было большой еврейской диаспоры. Все-таки на все западнобелорусские города оказывала огромное влияние еврейская община. После разрушения Троицкого предместья город потерял свой духовный фундамент маленького местечка. Теперь это построенный заново комплекс. Сейчас это советский город и одновременно очень мелкобуржуазный. В нем есть своя атмосфера, но она разная. Одним словом не охарактеризовать. Особенность Минска — это также его домашняя жизнь, не очень публичная. К этому относится, например, та же «Галерея ў» и «Кнiгарня». Здесь есть возможность делать небольшие домашние праздники. В этом отличие Минска от традиционных русских городов.

Издатель Иванов

«Большая справка»

Александр Терентьевич Иванов (род. 1956, г. Минск). Окончил философский факультет БГУ, кандидат философских наук. Главный редактор московского издательства Ad Marginem. Издательство известно, прежде всего, тем, что сотрудничает с писателями, которые находятся «на грани» дозволенного и нередко относятся к маргинальному слою культуры.

— А можно ли назвать Минск колыбелью метафизики? Глубинным городом среди белорусских болот?

— Я об этом думал, но уверен, что это не так. Такие оценки спекулятивны. Есть 20 разных Минсков. И говорить, что есть субстанция конкретно единого Минска, я бы не стал. Есть промышленный Минск, есть полуостановленные заводы, а есть непонятные хипстерские тусовки где-то в центре. Политически Минск далек от европейскости. Это советский город. А советский город — это огромное пространство для всеобщего ликования и парадов. Но не пространство частной жизни. Даже то, что делают в верхнем городе или предместье, — это не пространство частной жизни. То, что в Минск вливается часть выжившей деревенской культуры. В отличие от России, в Беларуси есть деревни, где реально живут люди, которые существуют и поддерживают себя в человеческом виде. В России деревня фактически вымерла от алкоголизма. А в Беларуси, мне кажется, Минск более алкоголизирован, чем сельская местность.

— А хороша ли для творчества авторитарная или даже тоталитарная обстановка? Стимулирует ли давление к созданию лучших произведений?

— В современной ситуации, я думаю, это не очень хорошо. Потому что это разные скорости, которые противоречат друг другу. Авторитарный строй подразумевает под собой медленную скорость. Авторитарные правители видят мир как организованный строй, а не постоянную хаотичную динамику. В Беларуси, как и в России, индустриальная цивилизация практически умерла, а постиндустриальная так и не наступила. Я имею в виду, что авторитарный режим — это режим замедления, искусственного торможения перехода к постиндустриальному и информационному миру. Отсюда совершенно разный язык, на котором говорят носители авторитарного сознания. Мы просто живем в разных мирах с ними. То есть существует несколько «Россий» и «Беларусей». Я не думаю, что это так уж продуктивно для творчества. Да и, вообще, я не думаю, что строй как-то напрямую влияет на творчество.

— Сотрудничали ли вы когда-нибудь с белорусскими писателями?

— Россия давно уже перестала быть зоной легитимации для постсоветских писателей. Новая зона легитимации для писателей — это, скорее, Германия и прочие страны Западной Европы.

— А как вы относитесь к событиям в Москве, к акциям протеста?

— У меня нет иллюзий, что это может привести к быстрым переменам. Но власти придется считаться с тем, что сейчас происходят. Может случиться так, что власть президента вполне может стать полулегитимной в глазах большинства. Однако у меня нет и особой надежды, что смена власти приведет к радикальному улучшению жизни людей.

— А проект «арабская весна»?

— Я думаю, это совершенно разные вещи, потому что протестует в России средний класс. Протестовать вышли люди, которые сделали свое состояние непосредственно при этой власти.