18+
6 июня 2017 Мир
Игра в другого
Наш друг и музыкант Сережа съездил в Норвегию, но рассказал нам не о ценах в магазинах и туристических забавах, а о том, как тяжело и как это важно — быть другим. Мы в свою очередь жмем руку Сереже и всем, кто борется с унификацией общества посредством своей уникальности, кто находит в себе силы отличать свои желания и привычки от нашептанных, кто другой.
Свою толерантность я вожу повсюду. Она без дополнительных сборов помещается в суетливые лоукосты, на третьи полки темных плацкартных вагонов и в голубые рижские электрички, везущие дачников, неудачников и пьяных гопников. Она плетется за мной примерно так же, как презумпция охуенности каждого, с кем сводит судьба. Опасное для границ качество, но что поделать, если нравится их пересекать.
Иногда толерантность кажется мне потасканной и дряхлой, как старый чужой чемодан с заблуждениями времен студенческих революций. Тогда реальность устраивает стресс-тест.
Из аэропорта Rygge скоростной магистралью автобус скользил в Осло. Я по привычке осторожно вжался в кресло, потому что был выдернут из одной зоны комфорта и должен был немного переформатироваться, чтобы вжиться в другую. Накануне трипа в Норвегию мне посчастливилось погрузиться в беспощадный и звонкий октябрь родины, изъездив ее вдоль и поперек, и теперь этот звон затухал в золотистых кронах деревьев и мелькающем блеске Северного моря, в скалах Осло-фьорда и мультилингвальной болтовне пассажиров.
Где-то сзади девушка из Китая с выверенным английским, воодушевленно и трогательно — будто она школьница в телешоу, которое смотрит весь мир — рассказывала кому-то про свою жизнь. Впереди семья литовцев провоцировала своего ребенка выдавать что-то смешное на весь автобус, но смеяться могли только те, кто знает литовский. Сосед справа от меня задумчиво глядел в окно, листал записную книжку с Мареками и Барбарами и писал кому-то в вайбере слово Kocham.
Самая драматичная история разворачивалось прямо за моей спиной, в телефонном разговоре. Женщина говорила по-украински, и не услышать о чем, было невозможно, потому что праведные эмоции разлетались по автобусу, не стесняясь публики. Речь, как я понял, шла о том, что кто-то из родственников говорившей не может найти себе работу и, вместо того чтобы ее искать, паразитирует и прокрастинирует. Я посильнее влип в кресло, потому что это очень тяжело — понимать все стороны конфликта одновременно, а женщина пригрозилась вышибить из виновника дурь. Следующий ее спич был уже ультимативным и на русском:
— Максим, я хочу, чтобы ты поднял свою задницу и быстро пошел искать работу. Хочешь, чтобы я нашла тебе работу в Норвегии? Да я за два дня ее найду!
«Вот это да», — представил я работу, которую найдут Максиму в Норвегии. Пока думал об ультиматумах, сильных женщинах и слабых мотивациях, об эмигрантах и эффективном менеджменте, автобус въехал в центр красивого и незнакомого мне города — столицы лидирующего по уровню жизни государства мира.
Скромник — Осло
Этот уровень был виден невооруженным глазом уже из автобуса. Норвежцам, видимо, даже телик включать не надо, чтобы узнать от какого-нибудь короля про свой высоченный уровень жизни: они его и так чувствуют, щупают, едят, в нем ездят и им дышат, на нем плавают и по нему ходят. Люди здесь взяли нефть, рыбу и совесть и смиксовали классное государство, в котором всем примерно одинаково хорошо. И стареньким, и молодым, и семьям, и одиноким, и маклерам, и трактористам, и правым металлистам, и левым пацифистам, и женщинам, предпочитающим обходиться без мужчин, и мужчинам, предпочитающим обходиться без женщин. Не страна, а сплошная инклюзия, рай принятия с мягким северным климатом.
Понятное дело, все это не мешает чувствовать себя пришельцем.
Мой пришелец увлеченно глазел по сторонам, так как севернее шведского Гётеборга не забирался и вообще давно не был в странах первого мира. Сомасштабная человеку, сдержанная и небескостная архитектура. Сомасштабные местным ценностям люди — разные, как выбор, который они делали и делают каждый день. Классные тачки, половина из которых — электромобили. Ничего принуждающего, кроме огромных часов на кафедральном соборе — какая-то рассеянная в пространстве возможность встраиваться в него каждому. И дорогущие кебабы.
Понятное дело, не всякий возьмет да встроится в такое.
Архитектура центра
Вокзал
Все это благолепие скандинавской социал-демократии билось в мой панцирь закрытой открытости — в этот похожий на травму подарок родины. Я переживал, что хоть кого-нибудь хоть что-то да должно во мне смущать. Неясные цели, молчаливость, борода, род занятий, уровень дохода, пол, корявый английский. К тому же я не местный, пришлый, другой. Но как оказалось, быть другим здесь нормально. Это право здесь уже давно отстояли.
Фестиваль, посвященный ролевым играм живого действия (LARP, но об этом позже), на который я приехал, подразумевал много общения, что меня как социофоба повергало в ужас. Приезжать налаживать связи, будучи социофобом, — гиблое дело. Но даже желание тихонько сидеть в углу оказалось здесь таким же уважаемым, как желание общаться, и вполне способствовало налаживанию связей. Не страна, а юдоль принятия!
Лавочка для социофобов
У королевского дворца. Не удивлюсь, если кто-то из этих парней король
Покочевав неделю по белорусским лесам, городам-деревням и провинциальным кафе 2-й наценочной категории, я кое-что понял о принятии: оно похоже на кита с выбитым зубом. Все как у других китов, только вместе с водой и планктоном внутрь всегда попадает что-то лишнее. Принятие — это как смирение, только реже дергается глаз и не мучает совесть, потому что осознаешь, что плывешь без зуба, но не перестаешь улыбаться. Это как бунт, только круче, потому что не останавливаешься, победив.
Каждую прогулку по Осло я воспринимал как подарок небес, тимбилдинг и левел ап, потому что связь с местом и людьми через бесконечную ходьбу, случайные откровения или искусство мне гораздо милее смолтоков и многозначительных обменов взглядами. В Осло есть на что посмотреть. Город, кажется, не разрушали военными действиями: он копился и пропитывался временами, как слоеный пирог. Осло выглядит достаточно молодым, и вполне очевидно, что создан он заботливыми руками, а не жадными жопами. Говорят, это следствие человекоориентированности и отсутствия коррупции в Норвегии. Скучновато, ну так никто и не держит.
Парень присел посмотреть на листопад
Демократический детский сад позволяет сэкономить на заборе
Пожилой мужчина утомился и прилёг отдохнуть
Парки там — отдельное наслаждение. Даже если вы миллионер, перемещающийся по миру ради сделок, или ненасытный турист ради галочки и соцсетей, нужно обязательно выделить время на то, чтобы побродить по паркам. Особенно осенью. Парки выпарят дурную кровь, зашуршат листьями, заговорят от сглаза и напомнят о вечности. Ну или просто порадуют глаз и обогатят легкие кислородом.
Скульптура про темперамент
В Vigeland Park я почти перестал думать о своей некоммуникабельности в кругу незнакомых людей и с удовольствием шатался в кругу скульптур. От них веяло антропоцентризмом Возрождения, взрослостью, смелостью и какой-то отчаянной мощью жизнелюбия, так что мне показалось, что это явно 30-е года прошлого века и межвоенный период. Примерно так оно и есть. В начале 20-х Густав Вигеланд получил от городских властей дом и место для работы в обмен на все свои последующие произведения. В итоге город отхватил кучу скульптур, в которых много любви и внимательного взгляда на человека, на его жизнь и смерть. Fair deal — и еще немного о Норвегии.
Темнокожий отец, хлопая в ладони рассказывает сыну как работает реверберация
Скульптуры Вигеланда такие, что с каждой хочется посидеть, как с родственником. Это как сто лет одиночества — только северные, каменно-грубые, почти лишенные пестроты и магии.
Парни ловят покемонов у Колеса Жизни
На фоне «Монолита» — стеллы с фигурами более сотни людей, ползущих к небу — толпой фотографировали сами себя веселые испанцы. Китайцы фотографировали все подряд, включая испанцев, белорусов и деревья между ними.
Монолит
Бегающие люди, мне кажется, еще одна достопримечательность Осло. Люди бегают там туда-сюда, везде и в любое время суток, так что, выйдя на неспешную прогулку попинать листья, с пятым пробегающим мимо человеком ты уже норовишь побежать сам. Ну или тебя как минимум начинают мучить совесть, одышка и лишний вес.
Словить норвежца в кадре — редкая удача, так как он постоянно в движении
Пару раз мне представлялось, как эти подтянутые сосредоточенные люди прибегают домой в благоустроенные светлые квартиры, после душа позволяют себе десять минут полениться в полотенце или обняться, обменяться ослепительными улыбками с родственниками, достают из пароварки пареную морковь, запивают экологичным соевым молоком, а потом мчат на электромобиле в офис министерства равноправия. Все это видение сметалось суровым дворником парка Горького в оранжевой униформе, следом за которым со словами: «А ты кто такой?» — приходил вахтер самоидентификации.
Почему-то в самом-самом центре построили оперу и строят музей и библиотеку
Ешь, что хочешь
Вечером выяснилось, что по пятницам в Норвегии все традиционно едят буррито — никакой национальной кухни у них нет, и в этом нет никакой национальной проблемы.
Мужчина сверяет часы своего телефона и городской ратуши
В прозе отражается лирика
В котловане вода, но наверняка норвежцы с этим справятся
Общежитие, сделанное из элеватора
Многое из живого наполнения всей этой сияющей норвежской инфраструктуры, построенной светлыми головами социал-демократов, фотографировать сложновато. Потому что это — люди.
Вот на тротуаре синей гусеницей сидит завернутый в спальник смуглый парень — просит денег с иконкой в руках. Вот между офисными зданиями две тетеньки приглашают заглянуть к Иисусу брошюрами на польском. У вокзала беззубый дедуля на табурете жарит на скрипке балканские мотивы. Чуть ближе к зданию парламента худощавый романтик в шапке наводит вульгарный эзотерический космос, играя на ханг драме. От стен переулков периодически отваливаются молчаливые тени, похожие на дилеров, но ничего не предлагают.
Лосось норвежской экономики лоснится и извивается вместе со всеми ними. Терпеливый лось социального государства приютил всех на своих рогах и мчит через прохладные, но дико красивые леса жизни.
Безбарьерная среда — это, наверное, вот так
Спокойно
Я, как дурачок, ходил-радовался, глядя на это чудо сосуществования, потому что ну а что мне, плакать что ли, что в Беларуси через одного ксенофоб и «наберлин». А кого-то чуть ковырни — так там вообще антисемит, гомофоб или нацик. Все от страха, а мне нравится, когда все в мире от любви и на почтительном расстоянии уважения. Правда, розовые очки я не ношу и периодически боюсь сам кому-нибудь ебнуть.
Слепой бог Хёд убивает брата Бальдра, пока мужчины в правом нижнему углу оплачивают парковку
Трогательный мурал
Около академии искусств как обычно
Побольше узнать о страхе быть другим я смог, поиграв в Strangers — ролевую игру, привезенную на фестиваль прекрасной датчанкой Ниной.
Комната делится напополам лентой-границей. Из 18 человек формируется две равноценные команды, каждая из которых занимает свою половину комнаты и становится на своей территории обществом. Вы никогда не пробовали стать обществом за четверть часа с десятком незнакомых людей? Это возможно.
Опера украшает любое общество
Все получили по характеру из двух слов (мне достался «спокойный, миролюбивый», так что играть нужно было себя). Каждый выдумал своему персонажу имя и походку, все вместе — в кругу — выдумали примитивный язык, состоящий из невербальных сигналов, обозначающих «да», «нет», «одобрение/принятие», «негодование/непринятие». Ведущая выделила три зоны для рутинных ежедневных занятий, в каждой из которых лежало по несколько предметов для примитивных действий, и описала игровые сутки.
Игровые сутки начинались с пробуждения-приветствия и похода своей походкой к первой точке приложения труда, где вы встречаетесь с двумя «своими» и что-то вместе делаете. Далее вы перемещаетесь ко второй точке — встречаетесь с двумя другими земляками и опять что-то вместе делаете, потом к третьей — с остальными согражданами и последним занятием. Затем рабочий день заканчивается, все собираются в круг и примитивными символами рассказывают о прожитом дне — тусуются, проводят время. Затем ложатся спать. Нормальная, короче, жизнь.
Наконец-то нормальный Осло
Двое таких игровых суток по пять минут, в которые ты крутишь нитки с одними, рисуешь на листике ерунду с другими, ворочаешь палочки по полу с третьими, общаешься, обсуждая все это, спишь рядом спина к спине и вуаля — общество готово. С традициями, привычками и устойчивыми связями. Ведущий выдает тебе и твоим согражданам отличительный знак — ленточку определенного цвета.
Что характерно — в этом увлекательном процессе формирования «грамадства» ты так занят собой и своей на глазах рождающейся идентификацией, что вовсе не замечаешь, как в другой половине комнаты, с другими девятью людьми происходит то же самое, только по-другому.
В другой половине комнаты формируется другое общество.
Я с оценками и анализами обычно не спешу, но в какой-то момент начавшейся игры мне стало страшно. Вот там — за линией — чужаки, и ночью, пока ты спишь, рука Господа может взять тебя из твоего уютного мира и перетащить в другой, где все устроено иначе. Все девять человек, все несчастные четыре слова, все три убогих дела.
А ты уже так привык к своим, ты уже подружился, обзавелся симпатией и планировал отпуск. Но в этом и заключалась игра — стать другим.
Лебедь у академии искусств
В первую игровую ночь никого не забрали. Во вторую ночь я лежал тихонько, как мышь, и малодушно думал: «Только не меня, чур не меня». И так же малодушно обрадовался, когда в чужой мир выдернули соседку. Рутина казалось самым прекрасным из того, что с тобой может быть, все оставшиеся семеро казались родней, особенно Лукас — квир-чувак из Швеции, и только немного не хватало одного человека, потому что судьба забросила его на чужбину.
На следующую ночь Боженька выдернул из зоны комфорта и меня. Меня лишили ленточки гражданства, и я стал мигрантом.
Here comes troubles
Чего-то настолько ужасного я давненько не чувствовал. На моей территории у меня было место, траектория, дела, понимание и иногда даже поддержка, а тут — вместе с утром начался какой-то трындец. Стать некуда, куда идти, непонятно, попытка примазаться к какому-нибудь делу и быть полезным проваливается: во-первых, все места заняты и функции распределены, во-вторых, ты не понимаешь, в чем суть чужой рутины и лепишь что-то невпопад, в-третьих, ты не можешь ни объяснить, кто ты, откуда и зачем, ни понять, что хотят сообщить тебе. Зато раздражение и злость, непринятие универсальны в своем проявлении и вполне считываются с лиц игроков, столкнувшихся с чужаком.
И тогда думаешь: «Боже, ну и сволочи!»
А потом: «Боже, с чего они вообще должны меня терпеть?»
Отвратительные чувства. Ты лишний, другой, бесполезный, и совершенно не ясно, как встраиваться в общество, в котором и без тебя все ок, и без тебя все работает как часы. Пересекаясь с тем первым мигрантом из твоей страны, ты улыбаешься, вы мимоходом обмениваетесь понятными только вам символами, а потом каждый из вас с выпученными от страха и отчаяния глазами снова пытается встраиваться в чужой мир.
Вот так игра!
В следующую ночь наших прибыло. Кажется, появился Лукас, с которым у нас была взаимная симпатия там — в прошлой жизни. Надо сказать, что не играй мы в эту игру, я бы вряд ли решился познакомиться с Лукасом, потому что он лихой и общительный квир-чувак, который смешно шутит и примерно так же смешно и лихо выглядит, а я-то — совсем другой и социофоб! А теперь мы иногда переписываемся про музыку и как дела.
Так вот, когда появился Лукас, а я еще не совсем адаптировался в чужом обществе, хоть и всячески старался, мне в голову стрельнула шальная мысль. А что если нам организовать общество в обществе? Хрен с ним, что суть игры — встроиться и получить символическую ленточку нового гражданства. Встраиваться тяжеловато — эти чужаки занимаются какими-то чужими делами и на чужом языке периодически на тебя рычат и негодуют. Так может, лучше маргинализироваться да объединиться со своими?
Осло субкультурный
Контакт со своими не находил одобрения у общества, на чьей территории мы оказались, поэтому нужно было выбирать — тащить за собой язык, привычки и память либо отказаться от прошлого, поднапрячься и принять правила своего нового дома.
На третий день я приспособился и получил гражданство. Я же из Беларуси! Адаптивность на моей родине впитывается с радиацией.
Получив гражданство, я вроде как не отказался от прошлого, дружбы со своими и иногда даже путал языки. Но почувствовав радость и облегчение с появившейся на груди ленточкой, я вновь словил себя на малодушии и даже предательстве: мне не хотелось подвергаться опасности лишиться нового гражданства (а такая возможность предусматривалась правилами). Для этого нужно было не раздражать тех, кто его выдал, а сворачивать губительные для репутации контакты на родном языке. Прости, Лукас!
Или фиг с ним, с гражданством?
Нужно напомнить, что все эти проблемы морального выбора и прочие переоценки происходят в человеке за 10 минут игры, что является довольно весомой нагрузкой на шкаф с ценностями.
На пятую или какую-то, уже неважно какую, ночь на земле второй команды разом очутились все участники первой. Два равноценных общества оказались на одной территории, и уже становилось непонятно, кому чей язык стоит учить и кому чьи устои соблюдать. Запахло жареным. Куча людей, путаница в общении, в рутине и в досуге, я уже готов был сам сорвать с себя ленточку нового гражданства, потому что ну вот же — свои снова вместе. Зачем мне другие! Пусть они учат наш язык! Или нет?
Если бы игра в этой точке не закончилась, напряжение бы явно переросло в конфликт. Не знаю, как бы он выглядел. Вне игры все были сплошными лапочками, а тут начинали превращаться в монстров, но — р-р-раз! — игра останавливается, и вместе с паузой все получают массу поводов для многоуровневых рефлексий и размышлений на тему терпимости, ксенофобии и принятия другого.
Должен признаться, что быть мигрантом, чужаком, другим для общества, в котором ты был вынужден оказаться, тяжеловато. Неважно, как именно ты там этим другим оказался — спасался от унижения, приехал из-за желания жить как в богатых видеоклипах, бежал от войны или там и родился, просто вырос чудаком со своими представлениями о проживании вещества жизни, — в любом случае тебе придется нелегко. Ты будешь искать своих, бояться, ошибаться, раздражать, заискивать. Короче, будешь делать то же, что делают все, но оставаться другим.
Девушка фотографирует небо и здание, а я — всех троих
Позже, на вечеринке, посвященной окончанию фестивального дня, я хлопнул джина, потому что мне надоело чувствовать себя скованным и захотелось и непринужденно пообщаться, и повеселиться. Ничего такого, конечно, не вышло, да и не было нужно. В том обществе оказалось совершенно нормально быть другим. Ну то есть собой.
Понимаю
Гуляя дальше по паркам, неприлично аккуратным и издевательски сомасштабным человеку улицам, я смотрел на всех этих прохожих со все большим восхищением. Вот они замирают с детьми у говорящего фонаря, вот выгуливают собак около ангела без кожи, вот фоткаются на мосту, где Мунк рисовал свой «Крик». Ой, те, что на мосту, как будто с Ближнего Востока. Но тоже норвежцы. Как Мунк.
Здесь Мунк рисовал “Крик”. На “Крик” в художественном музее почему-то сбегается больше всего народу
Осло-фьорд
Моей бабушке бы не очень понравилась эта скульптура
Никто не интересуется анатомией ангела
Кстати, обязательно зайдите в Национальный художественный музей в Осло. Да и в Музей современного искусства, а чего. Искусство тоже учит терпению и вниманию.
Норвежский реализм ХIХ века пришелся мне по душе
Сидсель Пааске мне тоже пришлась по душе
Современники делают медуз из стекла и запечатывают в стекло кольца колбасы
Быть другим несложно. Для этого достаточно знать, кто ты и откуда. И сравнивать. Когда перестаешь сравнивать, запускается механизм разрушения самоидентификации, выстроенной на хлипких, раздутых обществом до приговора условностях: цвет кожи, вероисповедание, пол, возраст, вес, паспорт, бэкграунд, символический капитал, политические предпочтения, уровень дохода, ориентация. Удобно для каталогизации и управления, но на мир во всем мире рассчитывать не приходится.
В лоукосте, летящем в Вильнюс, пассажирам сзади меня — кажется, каким-то строителям из Литвы — было очень тесно. По крайней мере, одному из них: он постоянно давил мне в спину коленями, а я вспоминал слова «интеллигентность — это умение чувствовать неудобство других» и, думая, что это неудобство вполне терпимо, смотрел на облака и темные кляксы островов Балтики. Особенно я люблю узнавать очертание эстонского Хийумаа — было бы очень глупо его пропустить.
OOO «Высококачественные инженерные сети» осваивает новейшие технологии в строительстве инженерных сетей в Санкт-Петербурге. Начиная с 2007 года, наша компания успешно реализовала множество проектов в области строительства инженерных сетей: электрическое обеспечение, водоснабжение и газоснабжение. Более подробная информация на сайте: http://spbvis.ru/
Комментарии