18+
16 мая 2016 Мир
Сирийский вопрос: Как выжить беженцу в белорусской деревне
С начала войны в Сирии более 5 миллионов человек обратились к мировому сообществу с просьбой о предоставлении убежища. Представительство ООН призвало белорусские власти подключиться к программе по расселению сирийцев, партия БНФ выступила резко против, а наш корреспондент Вячеслав Корсак отправился в тур по белорусским деревням и попробовал устроиться на работу в частное подворье или колхоз под личиной беженца Адиба.
Мы едем наугад, без какого-либо заранее обдуманного плана. Так бы поступил любой беженец, которого беда занесла в неизведанную даль. Я представляю собой набор стереотипов на двух ногах. Спортивное трико, дырявые кроссовки, рубаха навыпуск, полосатый свитер, кепка, щетина, рюкзак за плечом, да еще притянутый за уши восточный акцент. Судя по телеканалу «Евроньюс», сирийские беженцы, пересекающие границы ЕС, выглядят куда лучше меня. Но странно заявляться в белорусскую деревню в джинсах и «найках» — кто у кого просит о помощи? Фотограф Глеб говорит, что на сирийца я ни разу не похож. Знакомая посоветовала накануне втереть в лицо детское питание, чтобы кожа посмуглела, но я не послушался. Будь что будет. На горизонте виднеются хатки. Десантируюсь в деревне Логоза, что под Логойском, где, как говорят, около 40 миллионов лет назад на Землю упал огромный метеорит.
Поднимаюсь по сельской тропинке. Деревня большая, кое-где в хатах вставлены стеклопакеты, много машин. Ловлю на себе любознательные взгляды старожилов. На крыльце дома из серого кирпича сидит старушка. Щурится сквозь солнце, прикрывая глаза ладонью.
— Вы нэ знаэце, гдэ найци работу? — кричу ей через забор.
Не отвечает. Собираюсь уйти, но к забору подходит почерневший мужичок в болотной жилетке, на которой обычно пишут что-то из разряда «Гомсельстройэнергосбыт».
— Извинице, можно вас спрасыць? — говорю ему вслед. — Я из Сирыи прыехал, ищу дом, работа, чтобы людзи памагли.
— Ну, вот тут падайдзіце да Дашы, — указывает он на дом через дорогу, во дворе которого играют дети. — Даша дома?!
— Не, на роботе!
— Віця! Віця! Ідзі сюды.
Над старушкой скрипит дверь, из дома выходит лысоватый мужичок в тельняшке и, пошатываясь, направляется в мою сторону.
— В носках пошел, бл***! — кричит ему вслед старушка, которая еще недавно, казалось, не способна говорить.
— Где тут кварціру можно снять? Человек хочет. Я его Даше посоветовал.
— Даша наурадлі… Мамка, — кивает Витя в сторону старушки на крыльце, — тожэ не вазьмёт. А еслі работу ішчэш, то эта нада у Гайну ехаць. Мы самі нідзе не работаем. Нету работы тут. А па дзерэву ты работаеш?
— Могу, — отвечаю я.
— Тагда на пілараму ідзі да часніка. Копцева там спрасі.
На пилораме
Пилорама расположилась через дорогу от Логозы. У забора лает собака на цепи. Захожу во внутренний дворик. Собака бросается в ноги, но ее останавливает мужчина в очках, которого мне представили рабочие как начальника.
— Добры дэнь. Меня Адыб завут, — представляюсь. — Хател узнать: есть какая-то работа у вас?
— Работы нет, — отвечает человек с лесопилки.
— Я сам из Сырыи прыехал…
— Я понимаю… у нас тоже работы нету. Было 30 человек, а сейчас тринадцать. И еще собираемся сокращать. Нет работы — не платят.
— Я и па дэреву магу…
— Я не помогу вам, честное слово! Понимаю, что вам надо устроиться, надо кусок хлеба, но не помогу…
— А где работа есть?
— Ну, зайдите в диспетчерскую в колхоз. Попробуйте, может, там что-нибудь есть. А тут нет работы. Извините.
В колхозе
Посреди логозского колхоза гремит трактор, возле которого стоят механики. Компания выпучивает глаза, когда я равняюсь с ними и рассказываю безумную историю о том, как меня занесло из Сирии в Беларусь. Мужчины переглядываются, а затем один из них говорит, что помочь моему несчастью может диспетчер колхоза. Заходим в одноэтажное здание, молодой механик открывает дверь в кабинет. Внутри за столом сидит женщина с короткой стрижкой.
— Пятроўна, к вам, — кивает механик в мою сторону.
— Ой, здрасьте. Книжки?
— Нэт. Сам я прыехал из Сирии — искал, может, тут работа какая-то есть? Нужно что-нибудь делать?
— А что вы там в Сирии делали? — смотрит женщина с сочувствием.
— Я там жиль, а патом училься здесь в Минске. Вернулься, а там вайна…
— А кем вы учились?
— Я БАТУ, сельскохозяйственное.
— БАТУ… Надо к Василию Васильевичу отправить парня. А по специальности кто вы?
— Я училься на селекция… Выведение животных.
— Аааа, селекционер! Может, и нужно. Но у нас, вы знаете, с жильем очень туговато. Ну, может, уже скоро и так поедете в Сирию — там же освободили много городов. Только что все разбомбили… Как глядишь этот телевизор, так страшно. А где людям жить…
Я все еще верю в белорусскую толерантность и еду в деревню Гайну, в гости к Василь Васильевичу, чтобы найти работу и счастье в этом непростом мире
Петровна тяжело вздыхает, а потом говорит, что трудоустроить меня наверняка может начальник хозяйства из соседней деревни Гайны — Василь Васильевич. Я покидаю колхоз, но перед поездкой в Гайну делаю марш-бросок по Логозе, чтобы попробовать устроиться хотя бы на частное подворье. Но работы в Логозе нет. Многие местные жители признаются, что ездят работать в Логойск или Минск.
— Так вы из Сирии? — выносит мне стакан воды пожилой человек Михаил. — А у нас тут в кафе тоже иностранец работает. Директором. Из Кубы.
Не тратя время на пустые поиски работы в Логозе, направляюсь в придорожное кафе с совсем не кубинским названием «Пры Гасцінцы», где знакомлюсь с его директором Томасом Фаустино и узнаю о доле иноземца в глубинке.
Грезы кубинца о белорусской деревне
Когда-то Томас жил в Москве и учился в Московском институте инженеров транспорта. Но развал Союза застал мужчину врасплох. Как и многие кубинцы, Томас искренне верил в красную идею и воспринял крушение СССР как личную трагедию. Он вернулся на Кубу со своей советской молодой женой, но долго там не задержался. Состояние кубинской экономики оставляло желать лучшего. В поисках заработка Томас уехал к родственникам супруги в Мариуполь, а после перебрался в Москву. Там он стал работать переводчиком шеф-повара во французском ресторане и зарабатывать 150 долларов. Большие деньги для начала девяностых. Для сравнения, зарплата его жены-журналистки составляла 16 у.е.
Томас научился готовить, стал помощником шеф-повара, а меньше чем через год пересел в кресло замдиректора ресторана. В 1994 году кубинец перебрался в Минск, куда его пригласили коммерческим директором только что открывшегося «Испанского кутка». Томас прожил в Беларуси 14 лет, а затем затосковал по Кубе.
— Я всегда хотел вернуться, — рассказывает кубинец. — У меня был дом в Беларуси, но в 2008 году уехал на Кубу со всей семьей. По своим внутренним ощущениям я больше социалист, даже коммунист: люблю справедливость и равноправие. Нет разницы — богатый человек или бедный. К тому же деньги у меня были. Купил на Кубе дом, жили нормально. Но дети там не прижились. У дочери начались проблемы с кожей, а сыну, которому исполнилось двенадцать, на Кубе было скучно. Даже я со временем стал скучать по Беларуси. Вот так мы опять всей семьей приехали сюда.
Люди бегут от войны, но все войны когда-нибудь заканчиваются. А там, где мирно, жертвам войны можно помогать — или нет
В придорожном кафе Томас оказался случайно. «Пры Гасцінцы», как и логозский колхоз, принадлежит Минскому тракторному заводу. Кафе терпело убытки, и начальство МТЗ пригласило кубинца в качестве директора, чтобы тот сделал заведение рентабельным. Томас взял кафе в аренду на пять лет с правом выкупа. Первое, что он сделал, — сократил персонал.
— Тут работало десять человек. Зачем? Это такие затраты! Просто сидели и ничего не делали. Я оставил тех, кто работал. Бармен у меня теперь может выполнять функции повара. Например, сегодня у нас был банкет — она пошла работать на кухню, а я вместо нее остался на баре. Вот такой у меня и принцип, чтобы работники были заняты и оправдывали зарплату.
Посетители кафе «Пры Гасцінцы» — жители Логойска и близлежащих деревень. Как признается Томас, к иностранцам в сельской местности относятся с недоверием, но для кубинца сделали исключение.
— К кубинцам тут относятся хорошо, особенно те, кто постарше. Но если это арабы, мусульмане, то хуже. Не знаю, почему к иностранцам такое отношение. Все равно есть какая-то ревность, даже ко мне некоторые ее испытывают: почему иностранец работает, а не мы? Ко мне в кафе приходили пару ребят — националистов. Начали разговаривать, я чувствую, что какое-то напряжение. Но в конце разговора мы подружились. Нашли общий язык.
Сейчас Томас живет в Минске, но не исключает, что однажды переберется в деревню.
— Я люблю деревню, потому что это свобода. В городе негде машину припарковать, дома чуть хлопнешь дверью — соседи услышат. А отдельный дом — это совсем другое. Потом, я еще люблю природу. Так что если получится, буду жить в деревне. Белорусы — добрые, толерантные. Но знаете, какая их проблема? Они хоть толерантные, но когда напиваются, теряют разум. Кубинцы тоже пьют, но не конфликтуют. Когда мы пьем, мы еще добрее становимся, а у вас наоборот. Даже говорят, что когда на свадьбе не подрался, то это не свадьба.
Томас следит за событиями в мире и знает, что в Сирии идет война. Однако у него непростое отношение к беженцам.
— Есть разные беженцы, — говорит он. — Я считаю, что если тебя дома бомбят, то нужно помогать и принимать, пока не станет спокойно. Но с молодыми мужчинами не так все ясно. Если бы у меня шла война, я бы отправил жену и детей, а сам остался воевать. А еще нужно принимать культуру другой страны. Одно дело, когда ты побежал из Сирии в Пакистан, а другое — в Европу, где христианство. У них другое отношение к женщинам, религии. Вот если бы сейчас тут в деревне появилось много беженцев, то могла бы возникнуть проблема.
На разговоре о политике и судьбах народов мы прощаемся с Томасом и отправляемся в дальнейший трип. Я все еще верю в белорусскую толерантность и еду в деревню Гайну, в гости к Василь Васильевичу, чтобы найти работу и счастье в этом непростом мире.
Агроном
В Гайне с рабочими местами тоже не все так хорошо, как хотелось бы. Нет работы в продуктовом магазине, не находится для меня места и в сельском доме культуры, где я предлагаю свои услуги в качестве музыкального педагога и готов учить детей сирийским песням.
— Нет тут работы, — говорит растерянная сотрудница дома культуры. — В данный момент у нас большое сокращение. Мы сами не знаем о существовании дальнейшем.
Сельскохозяйственный цех «Гайна» от АОА «МТЗ», где работает начальником рекомендованный в логозском колхозе Василь Васильевич, находится на отшибе деревни. Здесь расположены: пять молочно-товарных ферм и одна ферма по выращиванию молодняка. Жизнь бурлит, но, к моему несчастью, Василь Васильевича не оказывается на месте. Вместо него встречаю Елену Владимировну, которая выслушивает мою историю о Сирии и тут же заявляет, что в Гайне мне ничего не светит.
— А это вам лучше подъехать в райисполком и зайти в отдел растениеводства. Кстати, — смеется женщина, — я ваша коллега. Я тут главный агроном.
— А Василь Васильевич нэ паможэт?
— У нас этот цех Тракторного завода, так что не Василий Васильевич берет на работу. Это надо в Минске идти. Но с вами будет проблема, вы же понимаете. Чтоб вас взять на работу, у вас должен быть вид на жительство. А тут вам никто не поможет — сто процентов!
— А как аграном тут жить — хорошо в стране?
— Ну, здесь, конечно, не так тепло, как у вас, но нормально.
— Я тогда подожду еще Василь Васильевича…
— Он вам никак не поможет: вас же просто так никто не возьмет, потому что у вас нет документов. Разве что частник… Но придет милиция, документы проверит — и частник получит, и вы. Вас депортируют просто.
— Я бы людям памагаль на огороде что-то делать…
— Никто на это не пойдет — накажут людей. Езжайте по этой дороге все время прямо и приедете к исполкому.
Страх и ненависть в Гайне
Практически отчаявшись найти работу, я прощаюсь с агрономом и начинаю бродить от хаты к хате. Недавно в Гайну приезжала автолавка, и теперь улицы деревни пусты. За заборами лают собаки. Куры клюют песок. Редкие встречные разводят руками и предлагают испытать судьбу в другой деревушке. Может быть, там еще работа не перевелась.
— Что ищете? — раздается голос со стороны проезжей части, когда я околачиваюсь у очередного деревенского дома.
Оборачиваюсь и замечаю четверых мужчин с лопатами на плечах. Лица суровые, у одного нос сильно скошен набок.
— Ищу людэй, — направляюсь к четверке. — Сам приехал из Сирыи, там сейчас вайна идот. Учился в Минске, ищу работа.
— Да где ты теперь, родненькi, ее найдзёш! Самі безработныя, толькі во на кладбишчэ ходзім. Безработные усе у Гайне.
— Так вы же чем-то занимаетесь, — киваю на лопаты.
— Как чэм занімаемся! Ну, дол капалі, чалавека харанілі. Малады сасед во умер. І што такое вы хаціце? — смотрит на меня недобро дядька с сумкой в руке, из которой выглядывает початая бутылка водки.
— Работу хотел найти… Хоть что-то делать.
— Хоць што-то? Па хатам ходзіш? Такіх дол***бов, как ты, да Масквы ракам не переставіш! Знаеш, што я цебе скажу?! Тут безработных болей, чым хто! Вот стаіць адзін, во втары, во трэці! Ты кем работаеш?
— Агроном.
— Аграном? — дядька с сумкой угрожающе шагает в мою сторону.
— Ты зачэм наехал на чалавека? — с упреком говорит его товарищ.
— Не, падажді! Вас не бяруць, а нейкага наезжага бяруць!
Моим новым экспрессивным знакомым оказывается местный лесничий Виктор. Он настроен явно против присутствия иностранцев в деревне, которые посягают на рабочие места местных. Но вскоре Виктор смягчается, и на его глазах наворачиваются слезы от воспоминаний.
— Я сам раблю у ляснічэстве 22 года, — говорит он. — Шчас магу усіх на х** пасылаць. Во сягоння саседа пахаранілі. 52 года было, рак. А так я пражыў усю жызнь у дзярэўне. Бацькоў пахараніў! Братоў! Сясцёр! Сам вырас тут. І ужо унучкі ёсць…
Мы идем в сторону дома Виктора, прямо напротив которого по нелепой случайности припарковался фотограф Глеб. Виктор и товарищи объясняют, что с работой в Гайне мне ничего не светит, но можно попытать счастья неподалеку — на овцеферме возле деревни Михалковичи.
— А эта чыя машына? — кивает Виктор в сторону Глеба.
— Это мой друг из Минска, я у нэво сэйчас живу.
— Паехали, пакажу! Найдзём мы цібе, парань, работу. Только чур абратна патом завезёце!
Виктор садится на переднее пассажирское сиденье, машина трогается с места. Катимся по бетонке. Проезжаем деревенские дома, цех Василь Васильевича. Наш провожатый расслабляется, и его первичный гнев растворяется в небытие.
— Хлопцы, ну ізвініце мяне, — кричит Виктор. — Вот вы, бл***, загранічныя, ці якія вы… А я сам — беларус! Я тут вырас, выжыў! Пяцьдзесят мне год… В Беларусі тры сталіцы: Минск, Лагойск и Плешчаніцы! Рэчка Гайна, мост гарбаты, тры царквы, чатыры хаты!
Я спрашиваю Виктора, как в Логойском районе относятся к иностранцам.
— Слухай! Як ты дзе паселішся, я ж не знаю, што дзе і да чаго. Баба ёсць у цябе ці няма?
— Есть.
— С жыльём пагаварыце — и п***ец будзеце жыць!
Всю дорогу Виктор рассказывает о своей службе в армии и приключениях сельской жизни. Оказавшись в Михалковичах, лесничий приказывает остановиться возле лавки со старушками и пожилого человека с велосипедом. Выскакивает из машины и на бегу задорно выкрикивает велосипедисту:
— В Беларуси тры сталицы!
— Минск, Лагойск и Плешчыніцы! — отвечает пожилой человек на тайный пароль.
Покумекав о моей судьбе, Виктор и жители Михалковичей решают, что нужно ехать на ферму и искать там счастья. А квартирный вопрос решу потом, когда будет чем за жилье платить.
— Тагда паехалі! — командует Виктор, и мы мчим на ферму по выведению овец.
На овцеферме
Я прихожу в легкую растерянность, когда узнаю, что моим потенциальным местом работы оказывается овцеводческий комплекс на 10 тысяч голов со 100-процентным иранским капиталом, о котором немало писали в СМИ. Охранник тоже слегка озадачен парочкой гостей в дырявых кроссовках и кирзовых сапогах. Виктор быстро разруливает ситуацию, и через каких-то две минуты мы стоим в кабинете заместителя директора овцеводческого комплекса по вопросам сельского хозяйства.
— Немного неожиданно, — выслушав мою историю, говорит замдиректора. — Вот что. Вы мне позвоните через неделю. Я переговорю, и если у нас что-то будет такое, то мы подберем. Если учредитель скажет нет, то нет, но постараюсь помочь.
— Трэба і мне увальняцца і, можа, якім заацехнікам да вас, — говорит Виктор. — Так што, если меня выганяць, вазьмёце?
— Нет, если выгонят, то мы не возьмем, — улыбается замдиректора и обращается ко мне. — А вы позвоните мне во вторник-среду, решим. Я вам организую встречу с главным агрономом: поговорите, расскажете, что вы можете и чем занимались. Хорошо? Тогда договорились.
Мы выходим с Виктором с овцефермы и, узнав у местных работников о зарплатах, и вовсе убеждаемся в верности выбора. Семь миллионов на старте для специалиста с высшим образованием, а потом и все десять. Неплохой вариант в наше непростое время, да к тому же в деревне.
— Ані неплоха палучаюць! — говорит на обратном пути в машине Виктор. — Семь — это да**я! Па сраўненію с леснікамі неба и зямля. Ляснік палучает счас тры — тры трыста чыстымі. Усё. Большэ х**. Асталась цябе с жыльём рашыць. Еслі ничаво не снімеш, то нужна строіцца і жыць. А як ты іначэ будзеш? Ты думал, эта — мёд? Ізвіні, но мёда не будзе.
В гостях у Маркса и Ленина
Виктор спешит домой — привезли коня, которого он одалживает соседу для пашни. Мы подвозим лесничего, пожимаем руки и прощаемся. Машина мчит к последней точке путешествия — в Логойский райисполком, в надежде, что сирийского беженца приютит отдел растениеводства.
На центральной площади Логойска перед зданием исполкома стоят стражники соцреализма — железные Маркс и Ленин. В самом исполкоме в фойе сидит вахтерша, которая не очень рада видеть незнакомца в дырявых кроссовках в конце рабочего дня, когда все, по ее словам, уже ушли и даже депутат ускользнул через задние двери.
По лестнице спускается усатый мужчина. Вахтерша смотрит в его сторону и кричит:
— Сцепанавіч! Чалавек езділ у Лагазу і інтерэсуется работай!
Мужчина выслушивает мою историю о Сирии, БАТУ, Логозе, Василь Васильевиче и спрашивает:
— А специальность какая?
— Агроном.
— Агроном?! Нам агрономы надо, очень надо! У меня одно хозяйство без агронома вообще работает. Приходи завтра сюда!
Словно по волшебству, последним человеком, который решил покинуть здание райисполкома, оказывается заместитель начальника райсельхозпрода по растениеводству Сергей Степанович.
— Диплом есть? — интересуется он. — Приходи с утра, будешь у нас агрономом работать. Всё есть, зарплата нормальная.
— А сколько платят?
— Я получаю здесь пять миллионов, но ты будешь получать больше! Приходи, пожалуйста, агрономы нам нужны!
Из Логойского райисполкома я выхожу свободным человеком. Ленин и Маркс стоят на своих местах, и глядя на них, действительно немного начинаешь верить в прелести социально ориентированного государства и таинственную силу мир-труд-май. Я нашел работу. И не самую плохую из всех возможных страт. Где-то там за океаном стрекочут автоматные очереди, происходят личные трагедии из-за споров, какие идолы лучше. Люди бегут от войны, но все войны когда-нибудь заканчиваются. А там, где мирно, жертвам войны можно помогать или этого не делать. Белорусы готовы помочь. По крайней мере, так показала история сирийского агронома Адиба.
OOO «Высококачественные инженерные сети» осваивает новейшие технологии в строительстве инженерных сетей в Санкт-Петербурге. Начиная с 2007 года, наша компания успешно реализовала множество проектов в области строительства инженерных сетей: электрическое обеспечение, водоснабжение и газоснабжение. Более подробная информация на сайте: http://spbvis.ru/
Комментарии